...Думается, что и Александр Глебович Невзоров был - как и многие до него, как и Орфис совсем не так давно, как и Генри Миллер когда-то - воином, бойцом, который готов отдать жизнь за то немногое,что доступно его непониманию. Но судьба каждого воина, которому есть за что сражаться и во что верить, поддавшемуся на искушение полностью отдаться той или иной системе чувств и представлений - однажды броситься в пропасть за чудовищем,которое древнее его,вооруживших лишь хрупким посохом знания и серым плащом однобокой человечности, который там,в пламени,полностью перегорит.
"Он делал лишь то,во что верил - а как же иначе?"
И Гендальф Серый обращается Гендальфом Белым.
Это тот самый момент, когда нечто в тебе,что гораздо больше тебя самой,перешагивает сначала через труп мёртвой любви и надежды, а следующим прыжком элегантно перепрыгивает и пропасть безнадёжности.
И продолжает идти дальше - и оно ещё и улыбается твоими глазами,смеётся твоей улыбкой, и оставлят жутковатое впечатление. Это смерть,перешедшая в новую странную жизнь, более полную.чем что-либо ранее.
Ты мёртв, но ты жив. Ты настоящий, как сама реальность - и в то же время что-то насквозь просвечивает и через реальность тебя,и через видимую действительность, выявляя искусственность и глубокое единообразие внутреннего и внешнего мира каждого мыслящего островка в океане никогда не менявшейся информации.
Ничто не умирает так наверняка, как по-настоящему добрые намерения - и ничто не возвращается из смерти, кроме белоснежной, лучезарной ясности взамен намерения служить, прислуживаться и преданно, по-собачьи, ждать Неведомого.
Ты - это все и каждый, во всей своей милости, вредности, самонадеянности, невыразимости, искренности и ложной непонятости, которая словно поплавок, болтается на самой поверхности, сигнализируя лишь своим исчезновением, что внутренняя рыба клюнула на приманку неведомого рыбака.
Каждый день обрушивается новая гора иллюзий,давящая прежде невидимой массой небесного воздуха на плечи. И ты становишься ближе к тем,кого никогда бы не решился посадить с собой за одну и ту же доску для игры.
Но почему бы и нет. Рука может притронуться. Пальцы могут коснуться мира.
Не осталось ничего святого,но всё теперь, после великого жертвоприношения, принадлежит мёртвому, распятому богу собственной значимости, котором каждый день приносятся тысячи жертв.
Эти жертвы никогда не вернут его,потому что он стоит сзади и тихо улыбается, весь в белом и с уже более не опасными следами гвоздей под одеждой, с невысохшим уксусом на губах, жаждой воды и алчущий не крови зрелищ, но хлеба разделённо пополам Единства.
Генри Миллер - один из немногих, кто сумел с актуально свойственной не каждому Воскресшему нежной пронзительностью описать этот процесс.
"....Что такое фанатик? Тот, кто беззаветно верит и поступает сообразно со своей
верой. Я всегда верил во что-то и потому попадал в беду. И чем больше меня
били по рукам, тем крепче я верил. Я верил, а мир вокруг меня - нет! Если
бы речь шла только о вечном наказании - можно было бы идти в своей вере до самого конца; но мир избрал способ похитрее. Вас не наказывают - вас размывают,
выдалбливают, из-под ног убирают почву. Это даже не предательство, вот что я
думал. Предательство объяснимо и преодолимо. Нет, это хуже, это мельче
предательства. Это - негативизм, в результате чего вы обманываете самих
себя. Вы постоянно тратите силы на то, чтобы сохранить равновесие. Вас
поражает некое духовное головокружение, вы балансируете на самом краю, ваши
волосы стоят дыбом, вам не верится, что под ногами у вас неизмеримая бездна.
А начинается это как избыток оптимизма, как страстное желание пойти
навстречу людям, проявить к ним любовь. Чем решительнее ваши шаги навстречу
миру, тем стремительней он убегает от вас. Никому не хочется истинной любви,
истинной ненависти. Никто не даст вам прикоснуться к сокровенным недрам,
исключение делается лишь для священника в час исповеди. Пока вы живы, пока
кровь горяча -- вы делаете вид, будто у вас вовсе нет ни крови, ни скелета,
ни покрывающей скелет плоти. Сойдите с газона! Вот лозунг, с которым живут
люди.
Если вы продолжаете балансировать над бездной достаточно долго, вы
становитесь настоящим знатоком: неважно, как вы дошли до жизни такой -- вы
всегда правы. В состоянии постоянной готовности вы развиваете в себе
устрашающую веселость, неестественную радость, так бы я сказал.
Сегодня на свете есть только два народа, понимающие смысл такого положения --
это евреи и китайцы. И если вам не посчастливилось принадлежать к одному из них, вы в
затруднительном положении. Вы смеетесь всегда там, где не следует; вас
считают жестоким и бессердечным, тогда как на самом деле вы только грубоваты
и рассудительны. Зато, если вы смеетесь вместе со всеми и плачете вместе со
всеми, вы можете рассчитывать на жизнь и смерть, подобную их жизни и смерти.
А это означает: победить и потерпеть поражение одновременно. Это означает:
быть мертвым, когда вы живы, и стать живым, когда вы умерли. С таким
обществом мир всегда выглядит нормально, даже в самых ненормальных условиях.
Нет ничего правильного или неправильного -- это надуманные понятия. Стало
быть, вы опираетесь не на реальность, а на мысленные построения. А когда вам
надо выбраться из тупиковой ситуации, мысленные построения не помогают.
В некотором смысле, глубоком смысле, я имею в виду,
Христос так и не выбрался из тупика. Когда он хромал и пошатывался,
словно в великом ужасе, подкатила волна отрицания и остановила смерть. Весь
негативный порыв человечества, казалось, свернулся в чудовищную инертную
массу и создал человеческое целое, единую личность, единую и неделимую. Было
воскресение из мертвых, которое невозможно объяснить, покуда мы не примем
как факт то, что люди всегда чего-то желают и ради этого готовы отвергнуть
собственную судьбу. Земля вращается, звезды вращаются, но люди, великое тело
людей, образующее наш мир, воплощается в образе одного и только одного.
Если кто-то не распят, подобно Христу, если ему удалось выжить и жить,
не ведая о тщетности и безысходности, случается еще одна любопытная вещь.
Словно некто действительно умер и на самом деле воскрес: и живет
сверхнормальной жизнью, как китайцы. То есть, он неестественно весел,
неестественно здоров, неестественно бесстрастен. Трагического привкуса нет:
он живет как цветок, как скала, как дерево, сообразно Природе и против
Природы в одно и то же время. Когда умирает друг, вы не торопитесь на
похороны; когда трамвай переезжает человека на ваших глазах, вы продолжаете
прогулку как ни в чем не бывало; когда началась война, вы провожаете друзей
на фронт, ничуть не проявив интереса к бойне. И так далее, и тому подобное.
Жизнь становится спектаклем, и если вы сподобились стать актером, вы
проигрываете скоротечное шоу.
Одиночество отменяется, ибо все ценности,
включая ваши собственные, уничтожены. Расцветает лишь сочувствие, но это не
человеческое сочувствие, ограниченное сочувствие -- это нечто чудовищное,
дьявольское. Вас очень мало трогает идея принести себя в жертву кому-то или
чему-то. В то же время ваш интерес, ваше любопытство развивается невероятно.
Это тоже подозрительно, поскольку способно уцепиться за пустяк как за
причину. Нет фундаментального, однозначного различия между фактами: все
течет, все изменяется. Оболочка вашего существования постоянно крошится:
внутри, однако, вы тверды, точно алмаз. И, может быть, именно этот твердый,
магнитный сердечник волей-неволей притягивает к вам людей. Одно несомненно:
когда вы умрете и воскреснете, вы станете принадлежностью земли, и все,
состоящее из земли, будет неотъемлемо вашим.
Вы становитесь аномалией природы, существом без тени; впредь вы не умрете, а лишь уйдете, как и все,
с вами связанное.
"Он делал лишь то,во что верил - а как же иначе?"
И Гендальф Серый обращается Гендальфом Белым.
Это тот самый момент, когда нечто в тебе,что гораздо больше тебя самой,перешагивает сначала через труп мёртвой любви и надежды, а следующим прыжком элегантно перепрыгивает и пропасть безнадёжности.
И продолжает идти дальше - и оно ещё и улыбается твоими глазами,смеётся твоей улыбкой, и оставлят жутковатое впечатление. Это смерть,перешедшая в новую странную жизнь, более полную.чем что-либо ранее.
Ты мёртв, но ты жив. Ты настоящий, как сама реальность - и в то же время что-то насквозь просвечивает и через реальность тебя,и через видимую действительность, выявляя искусственность и глубокое единообразие внутреннего и внешнего мира каждого мыслящего островка в океане никогда не менявшейся информации.
Ничто не умирает так наверняка, как по-настоящему добрые намерения - и ничто не возвращается из смерти, кроме белоснежной, лучезарной ясности взамен намерения служить, прислуживаться и преданно, по-собачьи, ждать Неведомого.
Ты - это все и каждый, во всей своей милости, вредности, самонадеянности, невыразимости, искренности и ложной непонятости, которая словно поплавок, болтается на самой поверхности, сигнализируя лишь своим исчезновением, что внутренняя рыба клюнула на приманку неведомого рыбака.
Каждый день обрушивается новая гора иллюзий,давящая прежде невидимой массой небесного воздуха на плечи. И ты становишься ближе к тем,кого никогда бы не решился посадить с собой за одну и ту же доску для игры.
Но почему бы и нет. Рука может притронуться. Пальцы могут коснуться мира.
Не осталось ничего святого,но всё теперь, после великого жертвоприношения, принадлежит мёртвому, распятому богу собственной значимости, котором каждый день приносятся тысячи жертв.
Эти жертвы никогда не вернут его,потому что он стоит сзади и тихо улыбается, весь в белом и с уже более не опасными следами гвоздей под одеждой, с невысохшим уксусом на губах, жаждой воды и алчущий не крови зрелищ, но хлеба разделённо пополам Единства.
Генри Миллер - один из немногих, кто сумел с актуально свойственной не каждому Воскресшему нежной пронзительностью описать этот процесс.
"....Что такое фанатик? Тот, кто беззаветно верит и поступает сообразно со своей
верой. Я всегда верил во что-то и потому попадал в беду. И чем больше меня
били по рукам, тем крепче я верил. Я верил, а мир вокруг меня - нет! Если
бы речь шла только о вечном наказании - можно было бы идти в своей вере до самого конца; но мир избрал способ похитрее. Вас не наказывают - вас размывают,
выдалбливают, из-под ног убирают почву. Это даже не предательство, вот что я
думал. Предательство объяснимо и преодолимо. Нет, это хуже, это мельче
предательства. Это - негативизм, в результате чего вы обманываете самих
себя. Вы постоянно тратите силы на то, чтобы сохранить равновесие. Вас
поражает некое духовное головокружение, вы балансируете на самом краю, ваши
волосы стоят дыбом, вам не верится, что под ногами у вас неизмеримая бездна.
А начинается это как избыток оптимизма, как страстное желание пойти
навстречу людям, проявить к ним любовь. Чем решительнее ваши шаги навстречу
миру, тем стремительней он убегает от вас. Никому не хочется истинной любви,
истинной ненависти. Никто не даст вам прикоснуться к сокровенным недрам,
исключение делается лишь для священника в час исповеди. Пока вы живы, пока
кровь горяча -- вы делаете вид, будто у вас вовсе нет ни крови, ни скелета,
ни покрывающей скелет плоти. Сойдите с газона! Вот лозунг, с которым живут
люди.
Если вы продолжаете балансировать над бездной достаточно долго, вы
становитесь настоящим знатоком: неважно, как вы дошли до жизни такой -- вы
всегда правы. В состоянии постоянной готовности вы развиваете в себе
устрашающую веселость, неестественную радость, так бы я сказал.
Сегодня на свете есть только два народа, понимающие смысл такого положения --
это евреи и китайцы. И если вам не посчастливилось принадлежать к одному из них, вы в
затруднительном положении. Вы смеетесь всегда там, где не следует; вас
считают жестоким и бессердечным, тогда как на самом деле вы только грубоваты
и рассудительны. Зато, если вы смеетесь вместе со всеми и плачете вместе со
всеми, вы можете рассчитывать на жизнь и смерть, подобную их жизни и смерти.
А это означает: победить и потерпеть поражение одновременно. Это означает:
быть мертвым, когда вы живы, и стать живым, когда вы умерли. С таким
обществом мир всегда выглядит нормально, даже в самых ненормальных условиях.
Нет ничего правильного или неправильного -- это надуманные понятия. Стало
быть, вы опираетесь не на реальность, а на мысленные построения. А когда вам
надо выбраться из тупиковой ситуации, мысленные построения не помогают.
В некотором смысле, глубоком смысле, я имею в виду,
Христос так и не выбрался из тупика. Когда он хромал и пошатывался,
словно в великом ужасе, подкатила волна отрицания и остановила смерть. Весь
негативный порыв человечества, казалось, свернулся в чудовищную инертную
массу и создал человеческое целое, единую личность, единую и неделимую. Было
воскресение из мертвых, которое невозможно объяснить, покуда мы не примем
как факт то, что люди всегда чего-то желают и ради этого готовы отвергнуть
собственную судьбу. Земля вращается, звезды вращаются, но люди, великое тело
людей, образующее наш мир, воплощается в образе одного и только одного.
Если кто-то не распят, подобно Христу, если ему удалось выжить и жить,
не ведая о тщетности и безысходности, случается еще одна любопытная вещь.
Словно некто действительно умер и на самом деле воскрес: и живет
сверхнормальной жизнью, как китайцы. То есть, он неестественно весел,
неестественно здоров, неестественно бесстрастен. Трагического привкуса нет:
он живет как цветок, как скала, как дерево, сообразно Природе и против
Природы в одно и то же время. Когда умирает друг, вы не торопитесь на
похороны; когда трамвай переезжает человека на ваших глазах, вы продолжаете
прогулку как ни в чем не бывало; когда началась война, вы провожаете друзей
на фронт, ничуть не проявив интереса к бойне. И так далее, и тому подобное.
Жизнь становится спектаклем, и если вы сподобились стать актером, вы
проигрываете скоротечное шоу.
Одиночество отменяется, ибо все ценности,
включая ваши собственные, уничтожены. Расцветает лишь сочувствие, но это не
человеческое сочувствие, ограниченное сочувствие -- это нечто чудовищное,
дьявольское. Вас очень мало трогает идея принести себя в жертву кому-то или
чему-то. В то же время ваш интерес, ваше любопытство развивается невероятно.
Это тоже подозрительно, поскольку способно уцепиться за пустяк как за
причину. Нет фундаментального, однозначного различия между фактами: все
течет, все изменяется. Оболочка вашего существования постоянно крошится:
внутри, однако, вы тверды, точно алмаз. И, может быть, именно этот твердый,
магнитный сердечник волей-неволей притягивает к вам людей. Одно несомненно:
когда вы умрете и воскреснете, вы станете принадлежностью земли, и все,
состоящее из земли, будет неотъемлемо вашим.
Вы становитесь аномалией природы, существом без тени; впредь вы не умрете, а лишь уйдете, как и все,
с вами связанное.