![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
skysightХотя полилогизм, как принятая коллективистскими политиками идейная установка, порождая методологическую привилегированность различных областей знания, косвенно влияет на самые разные области гуманитарного и точного знания, часто оказывая негативное воздействие на коммуникативные мосты между наукой, философией и публичным пространством, она редко выявляется как таковая.
Когда сталкиваешься с проявлениями политической поляризации в биологии, социологии, экономике, антропологии, этологии, психологии, философии - это поначалу кажется просто отвлеченной терминологической,организационной или методолгической добросовестностью, педантизмом или просто ормой борьбы за более точное отражение истины на языковом уровне.
На политику внимания по наивности не обращаешь, она кажется бессильной,не имеющей в области "чистого доказательного знания" никакого влияния.
Помню, когда я ещё в "эзотерический" период моей жизни, читала воспоминания Кастанеды в одной из его последних книг "Активная сторона бесконечности",то моё внимание зацепило - хотя и на очень наивном уровне - одно из событий в "антропологической тусовке", которое он уомянул.
"Когда я познакомился с доном Хуаном, я был очень прилежным студентом-антропологом и хотел начать свою антропологическую карьеру, опубликовав как можно больше материалов. Мне обязательно нужно было вскарабкаться вверх по академической лестнице, а для этого, по моим расчетам, не могло быть лучшего старта, чем собирание данных по использованию лекарственных растений индейцами юго-запада США.
Сначала я попросил одного профессора антропологии, работавшего в этой области, чтобы он что-нибудь посоветовал мне по поводу моего проекта. Он был выдающимся этнологом и опубликовал в конце тридцатых и начале сороковых годов много работ об индейцах Калифорнии и Соноры (Мексика). Он терпеливо выслушал мой план. Идея заключалась в том, чтобы написать статью, озаглавить ее «Этноботанические данные» и опубликовать в одном журнале, посвященном исключительно антропологическим проблемам юго-запада Соединенных Штатов.
Я предполагал собрать лекарственные растения, привезти их образцы в Ботанический сад Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе, где точно определят их виды, а затем описать, как и для чего индейцы Юго-запада употребляют их. Я уже представлял себе тысячи гербарных листов. В туманном будущем вырисовывалось даже издание небольшой энциклопедии по данной теме.
Профессор снисходительно улыбнулся:
— Не хотелось бы охлаждать ваш энтузиазм, — сказал он усталым голосом, — но я не могу не отозваться о вашем усердии в негативном смысле. Усердие в антропологии приветствуется, но оно должно быть направлено в нужное русло. Мы все еще переживаем золотой век антропологии. Я имел счастье учиться у Альфреда Крёбера и Роберта Лоуи, двух столпов общественных наук. Я не посрамил их доверия.
Я по-прежнему считаю антропологию фундаментальной дисциплиной. Все остальные дисциплины должны ответвляться от антропологии. Вся область истории, например, должна называться «исторической антропологией», а область философии — «философской антропологией». Человек должен быть мерой всего. Поэтому антропология, наука о человеке, должна быть ядром любой другой дисциплины. Когда-нибудь так и будет.
Я смотрел на него в полном изумлении. Это был, насколько я его знал, тихий, добродушный, старый профессор, который недавно перенес инфаркт. Кажется, я затронул в нем больную струну.
— Не думаете ли вы, что вам следует уделять больше внимания теоретическим занятиям? — продолжал он между тем. — Вместо того чтобы заниматься полевой работой, не лучше ли было бы вам всерьез позаниматься лингвистикой? У нас на кафедре работает один из наиболее выдающихся лингвистов мира! На вашем месте я бы сидел у его ног и ловил бы каждое слово, исходящее из его уст.
Кроме того, у нас есть выдающийся авторитет в области сравнительного религиоведения. Есть самые компетентные антропологи, которые создали труды о системах родства в культурах всего мира — с точки зрения лингвистики и с точки зрения познания. Вам надо иметь солидную теоретическую подготовку. Думать, что вы можете заниматься полевой работой уже сейчас, — это непростительное легкомыслие. Погрузитесь в книги, молодой человек. Вот вам мой совет.
Я упрямо отправился со своим предложением к другому профессору, более молодому. Но и он мне не помог, а открыто высмеял меня. Он сказал, что статья, которую я задумал, — это комикс о Микки Маусе. Даже с натяжкой нельзя считать это антропологией.
— Сегодня антропологи, — сказал он «профессорским» тоном, — озабочены более злободневными проблемами. Представители медицинских и фармацевтических наук уже произвели бесчисленные исследования всех существующих лекарственных растений мира. Здесь уже обглоданы все кости. Предлагаемое вами собирание данных было бы уместно в начале девятнадцатого века. Но с тех пор прошло почти двести лет. Знаете ли, существует такая вещь, как прогресс.
Затем он дал мне определение и истолкование прогресса и его совершенствования как двух философских категорий, которые, по его мнению, более всего применимы к антропологии.
— Антропология — это единственная наука, — продолжал он, — которая четко обосновывает концепцию совершенствования и прогресса. Слава богу, что в тумане цинизма нашего времени все еще светит луч надежды.
Только антропология может продемонстрировать действительное развитие культуры и общественной организации. Только антропологи могут доказать человечеству без тени сомнения наличие прогресса в человеческом знании. Культура развивается, и только антропологи могут продемонстрировать образцы обществ, соответствующих определенным звеньям в цепи прогресса и совершенствования. Вот что такое антропология!
Не какая-то там ваша жалкая полевая работа, которая и не полевая работа вовсе, а просто мастурбация.
Это был сокрушительный удар. Хватаясь за последнюю соломинку, я поехал в Аризону, чтобы поговорить с антропологами, которые проводили там настоящую полевую работу. К тому времени я уже был готов к тому, чтобы отказаться от своей идеи. Я понял, что пытались мне внушить эти два профессора. И я был с ними полностью согласен! Мое стремление заниматься полевой работой было, конечно, просто ребяческим. И все-таки как хорошо было бы размять ноги в поле! Нельзя же заниматься наукой только в библиотеке."
Когда я первый раз читала первый отрывок, мне кастандовская ирония показалась очень неприятной. Его первый профессор, казалось мне, страстный и преданный поиску научной Истины человек. Разве можно этому удивдяться? совершенно нрмально ведь стремление пересмотреть отжившие уже представления об иерархии человеческого знания.
Перечитвая сейчас, я вижу совсем другое. Я вижу длительный, растянутый о времени процесс производства, освоения и обмена представленими, на который накладывается личная жажда власти, влияния, значимости - но истина или новые данные в проессе - чуть ли ни случайные,второстепенные "гости" в этом почти насквозь силовом и сетевом пространстве, где громадное значение имеют связи, влияние, власть и ресурсы.
В стареньком профессоре играла кровь и древняя жажда власти, жажда централизации собственного знания и разделения других областей, желание собрать их иерархически вокруг собственного центра. А отнюдь не желание соразмерить знание как целое с мерами человеческой деятельности.
Именно это и вызвало кастанедовское ехидство - он был чувствителен к вопросам такого "чувства собственной значимости" человека и всю жизнь считал его врагом человека знания, врагом любого джняшки
Полилогизм, особенно подхваченный современными леворадикальными борцами за собственное - порой очень специфическое - понимание "социальной справедливости" - как минимум явление неоднозначное, а очень вероятно,что и более близое к негативному.
В самом процессе "разбора природы" и нашего собственного знания о ней на мелкие части, тщательного анализа, доводимого до ранее недоступных пределов - ничго дурного нет. Это как раз основа развития наших представлений о мире.
Но тот род агрессивной деконструкции - даже "кретивной деструкии" знания - который предлагает современная леворадикальная полилогистская мысль - приводит к очень неприятным для диалогической консолидации общества последствиям.
Я хочу привести цитату из сборника работ философа В.К. Шохина "Индийская философия", где в предисловии автор описывает, как он столкнулся с методологически для его целей неприемлемой тенденцией в современном философском осмыслении культурных различий, которая выглядит - в моём понимании- как отчётливое "эхо" идеологической деятельности полилогистов - хотя Шохин не видит в этом причину,а рассматривает только то следствие, которое на его собственную сферу профессиональной деятельности она произвела.
Ситуация дошла до такой крайности,что Шохин встаёт на активную,аргументированную защиту универсалий.
"Большинство философов-компаративистов, которые работали с 1950-ые по 1980-ые годы, представляли индийскую философию некоторым принципиальным антиподом европейской.
Последняя в своём существе светская, индийская - религиозная, европейское философствование - теоретическое, индийское - духовно-практическое, для первого характерен рационализм, для второго - мистицизм, первое реализуется в дискурсе, второе - в интуициях,первую философию можно охарактеризовать как экстравертную, обращенную к познанию внешнего мира, вторую - как интровертную, обращенную к познанию мира внутреннего, обучение первой предполагает только соответствующее профессиональное образование, овладение второй - ещё и йогическую практику.
В числе сторонников этой дуалистической схемы иожно назвать американских культурологов Ч.Мура, Э.Бартта, У.Хокинга, У.Шелдона, В.Хааса и индийских - Свами Прабхавананду, Свами Никхилананду, С.Радхакришнана, П.Раджу, П.Рао, Т.Махадэвана, Р. Чодхури,С.Саксену, Н.Синху и других. В числе последних мы имеем и идеологов неоиндуизма, для которых только что обрисованная схема служила сильным аргументом в пользу необходимости обратить западного интеллектуала(которому надо было помочь выйти на "настоящие ценности", в его духовной традиции якобы отсуствовавшие). В настоящее время подобный полярный схематизм стал уже менее поплярен,но отнюдь не превратился ещё в достояние истории. В более обтекаемой форме он выражается в беждениях, что илософия в индии - не тольо система умозрений, сколько определённый "образ жизни", направленный на достижение "освобождения", а потому и сам объект понятия "философия" в Индии, имеет существенно иное, нежели в Европе, содржательное наполнение.
Такой поход отнюдь не ограничивается индийским материалом.
Достаточно вспомнить идею "китайской филосоии", "арабской философии", "латиноамериканской филосоии", "русской философии" - к которым считаются неприменимыми критерии философии европейской"
Со второй половины 1980-ых годов в сравнительной философии артикулируется новая позиция -по мнению её сторонников, от общего универсального понятия философия следует вообще отказаться.
Границы между философией и другими познавательными областями в современной европейской культуре считаются весьма условными, подвижными, по крайней мере размытыми. Они соблюдаются лишь на формальном, институциональном уровне - благодаря наличию философских факультетов в университетах или институтов философских исследований.
Размытыми они были и в прошлом, поскольку никогда не существовало единого,унифицированного понимания философии.
Следовательно, навязывать это понятие как универсальную категорию ещё и нееропейским народам - значит совершать над их сознанием насилие, неоправданное применительно к истории и самой европейской культуры.
Таково мнение весьма авторитетных Н.Смарта, Дж.Ларсона, или Хадзиме Накамуры, который вообще предложил заменить категорию "философия" понятием "глубоко фундированной межкультурной познавательной антропологии"
В результате этого "нового подхода" могут быть сняты пограничные столбы между философией,с одной стороны - и религией, литературой, искусством, правом, наукой и прочими "познавательными направлениями" - с другой.
Нетрудно заметить, что, стань мы на любую из этих позиций сравнительной илософии, "первые философы Индии" окажутся без родовых признаков философов.
Приняв дискретную картину разнородных "философских организмов"(очень напоминающих картину дискретных цивилизацией в историософии О.Шпенглера или А.Тойнби), мы лишаемся шансов видеть в "индийской филосоии" вид общего рода "философия", а согласившись с отказом от универсальной категории "философия", мы отказываемся от самого родового единства, по отношению к которому "индийская философия" была бы видом.
Однако обе эти позиции вполне доступны для критики - в первом случае логической, во втором - исторической, несмотря на содержащиеся в каждой из них элементы истины.
Элемент истины в дискретной картине философских миров состоит в том, что философские традиции различных историко-культурных регионов обладают специфическими чертами, отражают разные типы религиозных мировоззрений, связаны с особенностями "духа народа" и "духа времени", с нетождествнностью менталитетов.
Однако с логической точки зрения, эта дискретная картина, в которой "индийская философия", "китайская философия", "арабо-мусульманская философия" и прочие сопоставляются с "европейской философией", будучи феноменами, типологически от неё отличными, сопоставима с утверждением,что существуют различные типы треугольников: треугольные, прямоугольные и круглые.
Или, по-другому, они оказыаваются дробями с несопоставимыми знаменталями, которые невозможно сравнивать, а потому нельзя говорить и о специфике этих "философских миров", ибо спецмфика(само слово производно от латинского species - "вид", "разновидность")может иметь место тольо на фоне чего-то общего,родового, а в данном слчае утверждается лишь специфичность метров в сравнении с килограммами.
Таким образом, дискретная картина философий как демонстрация их специфичности разрушает сама себя и есть результат самообмана тех, кто её отстаивает(если,разумеется, здесь не преследуются иные, прагматические ели, к философии отношения не имеющие)
Отвержение универсальной значимости понятия "философия" логичнее, чем только что рассмотренная картина: лучше уж, конечно, утверждать, что треугольников нет вообще, чем настаивать на возможности существования треугольников круглых.
Имеются и более серьёзные основания для отрицания "общей философии": понимание философии разнится не только в различные, но и в одни и те же эпохи, и не только у разных философов, но даже у одного и того же, и не только в разных его произведениях,но даже в одном. Более того, неодинаковые способы понимания философии обнаруживаются нередко и в одном разделе одного произведения одного философа.
Например, если взять такой основоположный памятник, как "Государство" Платона, и внимательно просмотреть его шестую книгу, то обнаружится, сколь неоднозначно представляет себе философию её автор. Платон говорит здесь об осбой "философской душе" как о чем-то вполне природном и в то же время уверенно называет философию одним из ремёсел, сопоставимым со всеми остальными, т.е. считает её сферой искусства; философия нужна для преодоления телесных стремлений и аффектов,т.е. кажется, имеет сугубо духовно-практическое назначение - и одновременно характеризуется как то,что следует изучать для получения хорошего образования и частично для реализации политической карьеры; философ - это тот,кто общается с Божеством или,иначе, мистик, и вместе с тем философ - тот, чье главное ремесленное орудие - доказательства, аргументация, которая,как допустимо предположить, ри непосредственном общении с Божеством должна быть уже вполне излишней.
Если подобный плюрализм в понимании философии налицо уже у одного из первых мыслителей, кто вообще стал анализировать феномен под названием "философия", то можно представить себе размах этого плюрализма в масштабах тех двух с половиной тысячелетий философствования, которые протекли со времени написания платоновского диалога.
И тем не менее - шансы философии сохранить свои позиции в качеств универсалии человеческой культуры оказываются все же не столь безнадёжными, как то может показаться.
Удивительное дело, но при всём многообразии мнений о том,что такое философия, это многоообразие немедленно исчезает при осмыслении философами предметной структуры философии как особого рода познавательно-исследовательской деятельности.Выясняется, что с самых ранних времён, когда греки, собственно,и создавшие ,и открывшие такой феномен, как философия, анализировали её предмет, они не сомневались, что этот вид познания имеет три сферы применения: "логику", "физику" и "этику".
Об этом догадались уже первые ученики Сократа, в их числе его первый биограф Ксенофонт(ок. 450-354 до н.э), а также Аристипп Киренский(ок. 435-355 гг. до н.э) и основатели других сократический школ. А с того периода, когда руководство Академией перешло к ученику Платона, преемнику в должности схоларха - Ксенократу(395-314 гг до н.э), логика,физика и этика же были утвержден в Афинской школе как основны предметны области философии. Первые же стоики, которые были младшими современниками Ксенократа, считали эти три предметные области настолько тесно и необходимо связанными, что сравнивали их с тремя компонентами органического тела.
Греческие доксографы 2-3 веков н.э(самые известные из них - Секст Эмпирик и Диоген Лаэрций) уже классифицировали всех философов преимущественно по этим трём областям.
Логика, физика и этика в качестве обязательных предметов философского куррикулума перешли в Средневековье(в том числе и арабо-мусульманское), из него - в Новое время. Даже Кант, совершивший,как известно, "коперниканский поворот в философии" и открывший новую эпоху в философской истории, полностью их признал и счёл нужным лишь по-новому их обосновать. Таким образом, философы единодушны в том,что учение о познании,учение о сущем и учение о должном - основные предметности философии.
Небезнадёжной является и попытка определить универсальное понятие философии с точки зрения хотя бы самого общего её метода. При всём плюрализме мнений по этому поводу, нам неизвестен случай, чтобы кто-то усомнился в том,что она ассоциируется с некоторым теоретическим знанием, а философ - с теоретической деятельностью. Теоретическая же деятельность, по определению - исследовательская.
Любая же исследовательская деятельность предполагает, далее, работу с общезначимыми формами мышления - суждениями и понятиями, независимо от того, каково предметное наполнение этих форм. Поэтому любая теоретическая рефлексия преполагает критику определённых суждений и систематизацию определённых понятий. Философская же рефлексия отличается от "чисто научной" тем, что её объектами являются проблемы сущего, должного и самого познания, и соответствующие им понятийные ряды.
Таковыми были предметы и первых философов Индии"
(с.В.К. Шохин, "Индийская философия")
Этот же процесс можно живо наблюдать и в других областях , но особенно - гуманитарных и естественных как более уязвимых к политической поляризации и "эффекту Вавилонской башни"
Когда сталкиваешься с проявлениями политической поляризации в биологии, социологии, экономике, антропологии, этологии, психологии, философии - это поначалу кажется просто отвлеченной терминологической,организационной или методолгической добросовестностью, педантизмом или просто ормой борьбы за более точное отражение истины на языковом уровне.
На политику внимания по наивности не обращаешь, она кажется бессильной,не имеющей в области "чистого доказательного знания" никакого влияния.
Помню, когда я ещё в "эзотерический" период моей жизни, читала воспоминания Кастанеды в одной из его последних книг "Активная сторона бесконечности",то моё внимание зацепило - хотя и на очень наивном уровне - одно из событий в "антропологической тусовке", которое он уомянул.
"Когда я познакомился с доном Хуаном, я был очень прилежным студентом-антропологом и хотел начать свою антропологическую карьеру, опубликовав как можно больше материалов. Мне обязательно нужно было вскарабкаться вверх по академической лестнице, а для этого, по моим расчетам, не могло быть лучшего старта, чем собирание данных по использованию лекарственных растений индейцами юго-запада США.
Сначала я попросил одного профессора антропологии, работавшего в этой области, чтобы он что-нибудь посоветовал мне по поводу моего проекта. Он был выдающимся этнологом и опубликовал в конце тридцатых и начале сороковых годов много работ об индейцах Калифорнии и Соноры (Мексика). Он терпеливо выслушал мой план. Идея заключалась в том, чтобы написать статью, озаглавить ее «Этноботанические данные» и опубликовать в одном журнале, посвященном исключительно антропологическим проблемам юго-запада Соединенных Штатов.
Я предполагал собрать лекарственные растения, привезти их образцы в Ботанический сад Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе, где точно определят их виды, а затем описать, как и для чего индейцы Юго-запада употребляют их. Я уже представлял себе тысячи гербарных листов. В туманном будущем вырисовывалось даже издание небольшой энциклопедии по данной теме.
Профессор снисходительно улыбнулся:
— Не хотелось бы охлаждать ваш энтузиазм, — сказал он усталым голосом, — но я не могу не отозваться о вашем усердии в негативном смысле. Усердие в антропологии приветствуется, но оно должно быть направлено в нужное русло. Мы все еще переживаем золотой век антропологии. Я имел счастье учиться у Альфреда Крёбера и Роберта Лоуи, двух столпов общественных наук. Я не посрамил их доверия.
Я по-прежнему считаю антропологию фундаментальной дисциплиной. Все остальные дисциплины должны ответвляться от антропологии. Вся область истории, например, должна называться «исторической антропологией», а область философии — «философской антропологией». Человек должен быть мерой всего. Поэтому антропология, наука о человеке, должна быть ядром любой другой дисциплины. Когда-нибудь так и будет.
Я смотрел на него в полном изумлении. Это был, насколько я его знал, тихий, добродушный, старый профессор, который недавно перенес инфаркт. Кажется, я затронул в нем больную струну.
— Не думаете ли вы, что вам следует уделять больше внимания теоретическим занятиям? — продолжал он между тем. — Вместо того чтобы заниматься полевой работой, не лучше ли было бы вам всерьез позаниматься лингвистикой? У нас на кафедре работает один из наиболее выдающихся лингвистов мира! На вашем месте я бы сидел у его ног и ловил бы каждое слово, исходящее из его уст.
Кроме того, у нас есть выдающийся авторитет в области сравнительного религиоведения. Есть самые компетентные антропологи, которые создали труды о системах родства в культурах всего мира — с точки зрения лингвистики и с точки зрения познания. Вам надо иметь солидную теоретическую подготовку. Думать, что вы можете заниматься полевой работой уже сейчас, — это непростительное легкомыслие. Погрузитесь в книги, молодой человек. Вот вам мой совет.
Я упрямо отправился со своим предложением к другому профессору, более молодому. Но и он мне не помог, а открыто высмеял меня. Он сказал, что статья, которую я задумал, — это комикс о Микки Маусе. Даже с натяжкой нельзя считать это антропологией.
— Сегодня антропологи, — сказал он «профессорским» тоном, — озабочены более злободневными проблемами. Представители медицинских и фармацевтических наук уже произвели бесчисленные исследования всех существующих лекарственных растений мира. Здесь уже обглоданы все кости. Предлагаемое вами собирание данных было бы уместно в начале девятнадцатого века. Но с тех пор прошло почти двести лет. Знаете ли, существует такая вещь, как прогресс.
Затем он дал мне определение и истолкование прогресса и его совершенствования как двух философских категорий, которые, по его мнению, более всего применимы к антропологии.
— Антропология — это единственная наука, — продолжал он, — которая четко обосновывает концепцию совершенствования и прогресса. Слава богу, что в тумане цинизма нашего времени все еще светит луч надежды.
Только антропология может продемонстрировать действительное развитие культуры и общественной организации. Только антропологи могут доказать человечеству без тени сомнения наличие прогресса в человеческом знании. Культура развивается, и только антропологи могут продемонстрировать образцы обществ, соответствующих определенным звеньям в цепи прогресса и совершенствования. Вот что такое антропология!
Не какая-то там ваша жалкая полевая работа, которая и не полевая работа вовсе, а просто мастурбация.
Это был сокрушительный удар. Хватаясь за последнюю соломинку, я поехал в Аризону, чтобы поговорить с антропологами, которые проводили там настоящую полевую работу. К тому времени я уже был готов к тому, чтобы отказаться от своей идеи. Я понял, что пытались мне внушить эти два профессора. И я был с ними полностью согласен! Мое стремление заниматься полевой работой было, конечно, просто ребяческим. И все-таки как хорошо было бы размять ноги в поле! Нельзя же заниматься наукой только в библиотеке."
Когда я первый раз читала первый отрывок, мне кастандовская ирония показалась очень неприятной. Его первый профессор, казалось мне, страстный и преданный поиску научной Истины человек. Разве можно этому удивдяться? совершенно нрмально ведь стремление пересмотреть отжившие уже представления об иерархии человеческого знания.
Перечитвая сейчас, я вижу совсем другое. Я вижу длительный, растянутый о времени процесс производства, освоения и обмена представленими, на который накладывается личная жажда власти, влияния, значимости - но истина или новые данные в проессе - чуть ли ни случайные,второстепенные "гости" в этом почти насквозь силовом и сетевом пространстве, где громадное значение имеют связи, влияние, власть и ресурсы.
В стареньком профессоре играла кровь и древняя жажда власти, жажда централизации собственного знания и разделения других областей, желание собрать их иерархически вокруг собственного центра. А отнюдь не желание соразмерить знание как целое с мерами человеческой деятельности.
Именно это и вызвало кастанедовское ехидство - он был чувствителен к вопросам такого "чувства собственной значимости" человека и всю жизнь считал его врагом человека знания, врагом любого джняшки
Полилогизм, особенно подхваченный современными леворадикальными борцами за собственное - порой очень специфическое - понимание "социальной справедливости" - как минимум явление неоднозначное, а очень вероятно,что и более близое к негативному.
В самом процессе "разбора природы" и нашего собственного знания о ней на мелкие части, тщательного анализа, доводимого до ранее недоступных пределов - ничго дурного нет. Это как раз основа развития наших представлений о мире.
Но тот род агрессивной деконструкции - даже "кретивной деструкии" знания - который предлагает современная леворадикальная полилогистская мысль - приводит к очень неприятным для диалогической консолидации общества последствиям.
Я хочу привести цитату из сборника работ философа В.К. Шохина "Индийская философия", где в предисловии автор описывает, как он столкнулся с методологически для его целей неприемлемой тенденцией в современном философском осмыслении культурных различий, которая выглядит - в моём понимании- как отчётливое "эхо" идеологической деятельности полилогистов - хотя Шохин не видит в этом причину,а рассматривает только то следствие, которое на его собственную сферу профессиональной деятельности она произвела.
Ситуация дошла до такой крайности,что Шохин встаёт на активную,аргументированную защиту универсалий.
"Большинство философов-компаративистов, которые работали с 1950-ые по 1980-ые годы, представляли индийскую философию некоторым принципиальным антиподом европейской.
Последняя в своём существе светская, индийская - религиозная, европейское философствование - теоретическое, индийское - духовно-практическое, для первого характерен рационализм, для второго - мистицизм, первое реализуется в дискурсе, второе - в интуициях,первую философию можно охарактеризовать как экстравертную, обращенную к познанию внешнего мира, вторую - как интровертную, обращенную к познанию мира внутреннего, обучение первой предполагает только соответствующее профессиональное образование, овладение второй - ещё и йогическую практику.
В числе сторонников этой дуалистической схемы иожно назвать американских культурологов Ч.Мура, Э.Бартта, У.Хокинга, У.Шелдона, В.Хааса и индийских - Свами Прабхавананду, Свами Никхилананду, С.Радхакришнана, П.Раджу, П.Рао, Т.Махадэвана, Р. Чодхури,С.Саксену, Н.Синху и других. В числе последних мы имеем и идеологов неоиндуизма, для которых только что обрисованная схема служила сильным аргументом в пользу необходимости обратить западного интеллектуала(которому надо было помочь выйти на "настоящие ценности", в его духовной традиции якобы отсуствовавшие). В настоящее время подобный полярный схематизм стал уже менее поплярен,но отнюдь не превратился ещё в достояние истории. В более обтекаемой форме он выражается в беждениях, что илософия в индии - не тольо система умозрений, сколько определённый "образ жизни", направленный на достижение "освобождения", а потому и сам объект понятия "философия" в Индии, имеет существенно иное, нежели в Европе, содржательное наполнение.
Такой поход отнюдь не ограничивается индийским материалом.
Достаточно вспомнить идею "китайской филосоии", "арабской философии", "латиноамериканской филосоии", "русской философии" - к которым считаются неприменимыми критерии философии европейской"
Со второй половины 1980-ых годов в сравнительной философии артикулируется новая позиция -по мнению её сторонников, от общего универсального понятия философия следует вообще отказаться.
Границы между философией и другими познавательными областями в современной европейской культуре считаются весьма условными, подвижными, по крайней мере размытыми. Они соблюдаются лишь на формальном, институциональном уровне - благодаря наличию философских факультетов в университетах или институтов философских исследований.
Размытыми они были и в прошлом, поскольку никогда не существовало единого,унифицированного понимания философии.
Следовательно, навязывать это понятие как универсальную категорию ещё и нееропейским народам - значит совершать над их сознанием насилие, неоправданное применительно к истории и самой европейской культуры.
Таково мнение весьма авторитетных Н.Смарта, Дж.Ларсона, или Хадзиме Накамуры, который вообще предложил заменить категорию "философия" понятием "глубоко фундированной межкультурной познавательной антропологии"
В результате этого "нового подхода" могут быть сняты пограничные столбы между философией,с одной стороны - и религией, литературой, искусством, правом, наукой и прочими "познавательными направлениями" - с другой.
Нетрудно заметить, что, стань мы на любую из этих позиций сравнительной илософии, "первые философы Индии" окажутся без родовых признаков философов.
Приняв дискретную картину разнородных "философских организмов"(очень напоминающих картину дискретных цивилизацией в историософии О.Шпенглера или А.Тойнби), мы лишаемся шансов видеть в "индийской филосоии" вид общего рода "философия", а согласившись с отказом от универсальной категории "философия", мы отказываемся от самого родового единства, по отношению к которому "индийская философия" была бы видом.
Однако обе эти позиции вполне доступны для критики - в первом случае логической, во втором - исторической, несмотря на содержащиеся в каждой из них элементы истины.
Элемент истины в дискретной картине философских миров состоит в том, что философские традиции различных историко-культурных регионов обладают специфическими чертами, отражают разные типы религиозных мировоззрений, связаны с особенностями "духа народа" и "духа времени", с нетождествнностью менталитетов.
Однако с логической точки зрения, эта дискретная картина, в которой "индийская философия", "китайская философия", "арабо-мусульманская философия" и прочие сопоставляются с "европейской философией", будучи феноменами, типологически от неё отличными, сопоставима с утверждением,что существуют различные типы треугольников: треугольные, прямоугольные и круглые.
Или, по-другому, они оказыаваются дробями с несопоставимыми знаменталями, которые невозможно сравнивать, а потому нельзя говорить и о специфике этих "философских миров", ибо спецмфика(само слово производно от латинского species - "вид", "разновидность")может иметь место тольо на фоне чего-то общего,родового, а в данном слчае утверждается лишь специфичность метров в сравнении с килограммами.
Таким образом, дискретная картина философий как демонстрация их специфичности разрушает сама себя и есть результат самообмана тех, кто её отстаивает(если,разумеется, здесь не преследуются иные, прагматические ели, к философии отношения не имеющие)
Отвержение универсальной значимости понятия "философия" логичнее, чем только что рассмотренная картина: лучше уж, конечно, утверждать, что треугольников нет вообще, чем настаивать на возможности существования треугольников круглых.
Имеются и более серьёзные основания для отрицания "общей философии": понимание философии разнится не только в различные, но и в одни и те же эпохи, и не только у разных философов, но даже у одного и того же, и не только в разных его произведениях,но даже в одном. Более того, неодинаковые способы понимания философии обнаруживаются нередко и в одном разделе одного произведения одного философа.
Например, если взять такой основоположный памятник, как "Государство" Платона, и внимательно просмотреть его шестую книгу, то обнаружится, сколь неоднозначно представляет себе философию её автор. Платон говорит здесь об осбой "философской душе" как о чем-то вполне природном и в то же время уверенно называет философию одним из ремёсел, сопоставимым со всеми остальными, т.е. считает её сферой искусства; философия нужна для преодоления телесных стремлений и аффектов,т.е. кажется, имеет сугубо духовно-практическое назначение - и одновременно характеризуется как то,что следует изучать для получения хорошего образования и частично для реализации политической карьеры; философ - это тот,кто общается с Божеством или,иначе, мистик, и вместе с тем философ - тот, чье главное ремесленное орудие - доказательства, аргументация, которая,как допустимо предположить, ри непосредственном общении с Божеством должна быть уже вполне излишней.
Если подобный плюрализм в понимании философии налицо уже у одного из первых мыслителей, кто вообще стал анализировать феномен под названием "философия", то можно представить себе размах этого плюрализма в масштабах тех двух с половиной тысячелетий философствования, которые протекли со времени написания платоновского диалога.
И тем не менее - шансы философии сохранить свои позиции в качеств универсалии человеческой культуры оказываются все же не столь безнадёжными, как то может показаться.
Удивительное дело, но при всём многообразии мнений о том,что такое философия, это многоообразие немедленно исчезает при осмыслении философами предметной структуры философии как особого рода познавательно-исследовательской деятельности.Выясняется, что с самых ранних времён, когда греки, собственно,и создавшие ,и открывшие такой феномен, как философия, анализировали её предмет, они не сомневались, что этот вид познания имеет три сферы применения: "логику", "физику" и "этику".
Об этом догадались уже первые ученики Сократа, в их числе его первый биограф Ксенофонт(ок. 450-354 до н.э), а также Аристипп Киренский(ок. 435-355 гг. до н.э) и основатели других сократический школ. А с того периода, когда руководство Академией перешло к ученику Платона, преемнику в должности схоларха - Ксенократу(395-314 гг до н.э), логика,физика и этика же были утвержден в Афинской школе как основны предметны области философии. Первые же стоики, которые были младшими современниками Ксенократа, считали эти три предметные области настолько тесно и необходимо связанными, что сравнивали их с тремя компонентами органического тела.
Греческие доксографы 2-3 веков н.э(самые известные из них - Секст Эмпирик и Диоген Лаэрций) уже классифицировали всех философов преимущественно по этим трём областям.
Логика, физика и этика в качестве обязательных предметов философского куррикулума перешли в Средневековье(в том числе и арабо-мусульманское), из него - в Новое время. Даже Кант, совершивший,как известно, "коперниканский поворот в философии" и открывший новую эпоху в философской истории, полностью их признал и счёл нужным лишь по-новому их обосновать. Таким образом, философы единодушны в том,что учение о познании,учение о сущем и учение о должном - основные предметности философии.
Небезнадёжной является и попытка определить универсальное понятие философии с точки зрения хотя бы самого общего её метода. При всём плюрализме мнений по этому поводу, нам неизвестен случай, чтобы кто-то усомнился в том,что она ассоциируется с некоторым теоретическим знанием, а философ - с теоретической деятельностью. Теоретическая же деятельность, по определению - исследовательская.
Любая же исследовательская деятельность предполагает, далее, работу с общезначимыми формами мышления - суждениями и понятиями, независимо от того, каково предметное наполнение этих форм. Поэтому любая теоретическая рефлексия преполагает критику определённых суждений и систематизацию определённых понятий. Философская же рефлексия отличается от "чисто научной" тем, что её объектами являются проблемы сущего, должного и самого познания, и соответствующие им понятийные ряды.
Таковыми были предметы и первых философов Индии"
(с.В.К. Шохин, "Индийская философия")
Этот же процесс можно живо наблюдать и в других областях , но особенно - гуманитарных и естественных как более уязвимых к политической поляризации и "эффекту Вавилонской башни"
