Лю Имин, "Плач о Пути"

Оригинал взят у cultus_sabbati в Лю Имин, "Плач о Пути"

***
Путь всегда поблизости, но люди ищут его вдали от себя в необычных учениях. Прямо перед собой ты всегда видишь золотые лотосы. В самом обычном деле таятся семена высшей мудрости. Тот, кто это поймет, очень быстро овладеет секретом смены Инь и Ян. Тот, кто уразумеет, что такое "здесь и теперь", перевернет порядок жизни и смерти. Но это нельзя постичь самому - здесь требуется просветленный учитель.
***
Путь в мире вот-вот погибнет: те, кто его изучают, не способны вникнуть в его суть. К серьезнейшему делу жизни относятся как к забаве ребенка, истины мудрецов считают заурядным советом. Кто ценит себя и не признает других, того погубит гордыня. Кто жаден и ленив, тому не под силу трудный путь к блаженству. Если ты не знаешь, как сделать сердце пустым и найти учителя, никогда не поймешь, что такое истинные Инь и Ян.
***
В Пути есть начало. Во всяком деле связывать начало с концом - вот главное наставление всех мудрецов. Жизнью своей совершенствуя свою природу, обретаешь прочную опору. От сущего возвращаешься к не-сущему, обретаешь незыблемый покой. Но если остановиться на полпути, то все труды будут напрасны. Кто бросает дело на середине дороги, тот непутевый человек. Среди учащихся многие не могут видеть подлинность в себе. А кто увидит это, тот превзойдет жизнь и смерть.

Лю Имин. Плач о Пути. В переводе Малявина.

Вообще, Малявинские переводы очень люблю. У него очень, ОЧЕНЬ хороший язык, тонкий стиль... Гораздо чище, гармоничнее,чем у многих современных писателей, со здоровым, ритмичным "дыханием". И очень няшным, "бисерным" нанизыванием определений. Особенно выносят мозг вступления к книгам.


Идеально подходит для переводов с китайского на русский.
Можете оценить, например, пройдя по ссылке ниже и прочитав вступление к переводу Тридцати Шести Стратегем.
http://ussr-2.ru/index.php/kitaj/58-daosizm/malyavin-vladimir-vyacheslavovich/146-tridtsat-shest-stratagem-ch1?showall=&start=1

Тот самый кусок, например.

"Профанная наука оперирует “предметами”; интуитивное знание природы вещей, заключенное в каноне, выражается в символических типах, типовых или стильных формах — единственных в своем роде и вместе с тем самодостаточных.
Типовая форма, таким образом, соединяет в себе единственное и единое; она и указывает предел вещи, и соединяет со всеобщностью. Канон есть свидетельство постоянства в изменениях или, другими словами, вечнопреемственности духа — неизбежно сокровенной.. Текст же канона развертывается как неисчерпаемая глоссолалия, бесконечно ветвящаяся метафора, где каждое слово обнажает бездну неизреченного.

В пространстве этой метафоры, существуют, говоря словами Ницше, только “копии утерянного оригинала”, в нем нет ничего кроме иллюзий.

Но если нет ничего кроме иллюзии, иллюзия сама становится действительностью.

Так неизбежность и вездесущность иллюзии в конце концов побуждает довериться неведомой правде.

Сколько бы мы ни разъясняли значение отдельных стратагем, как бы ни вникали в нюансы их смысла, мы снова и снова будем наталкиваться на стену безмолвия, внезапно постигая необходимость прекратить говорить о мире, т.е. отделять себя от мира, и вместо этого открыть себя миру, принять жизнь во всей ее полноте.

Теперь можно понять, почему китайцы особенно настаивали на разделении, непроходимой пропасти между учителем, обладающим внутренним знанием, и учеником, судящим только со стороны, и на том, что тайна есть самый верный признак истины.

Этим объясняется и их необычайный интерес к военной стратегии — искусству обмана par excellence, но обмана, зиждящегося на знании глубочайших законов реальности или, точнее, на понимании двусмысленного статуса видимого мира, который одновременно является и не является реальностью.

Ибо обман возможен лишь там, где до конца сохраняется ощущение подлинности происходящего.

В известном смысле иллюзия и есть самое надежное свидетельство правды."

(с. В.В. Малявин, переводчик "Тридцати Шести Стратегем" с китайского)